Пивоваренный завод Кинца
------------
ул. Пятницкого, 69
Дом,где жил Н.Н.Бурденко (построен в 1903г)
Изображения
Сообщение от elena71:
1.На открытке написано "Ниловская улица". Хотя ясно, что это вид на Нееловскую.
Сообщение от Alex66:
Похоже, что издатели открыток знали названия улиц только на слух.
Сообщение от elena71:
На фотографиях по всей видимости один дом
Сообщение от Murawey:
Вам не кажется, что снимки школы сделаны в разное время?
Сообщение от Murawey:
Тем загадочней личность самого фотографа, он не носил в кармане 35 мм "Лейку" и по дороге все снимал, его аппарат размером с почтовый ящик, и надо иметь конкретную причину, чтоб фотографировать один и тот же объект на протяжении (как здесь) нескольких лет.
Сообщение от :
Трагичность истории русской интеллигенции первой половины XX века, попавшей в водоворот политических катаклизмов, можно ощутить на примере судьбы Анны Михайловны Нечаевой и ее частной гимназии.
Родилась Анна в 1876 году в Воронеже в семье дворянина и присяжного поверенного при окружном суде Нечаева Михаила Николаевича (умер в 1884 г.). Ее мать, Нечаева (урожденная Жеденева) Елизавета Львовна (1846-1914 гг.), в течение десяти лет возглавляла старейшую в Воронеже Николаевскую женскую прогимназию (1886— 1895 гг.).
Коротенькая справка: гимназия, как среднее учебное заведение, имела 7 или 8 классов. Прогимназия давала образование в объеме первых 4-х классов, которые обеспечивали право на звание приходского учителя и получение 1 -го классного чина.
В 1896-1912 гг. она - начальница женской гимназии, учрежденной А.Н. Гоголь-Яновской. В 1912 году Елизавета Львовна стала хозяйкой собственной женской гимназии с пансионом, которая помещалась в доме по улице Нееловская, 2 (теперь ул. Пятницкого, на месте снесенного дома возведена пристройка к зданию телеграфа).
Сама Анна окончила Мариинскую гимназию, а с 1896 года как классная дама преподавала музыку и иностранный язык под начальством своей мамы. Естественно, после смерти Елизаветы Львовны в 1914 году гимназия по наследству перешла к дочери Анне.
Гимназия Нечаевой в Воронеже считалась аристократической. Поступить учиться в нее могли дети только из богатых семей за более высокую плату, чем в других частных гимназиях. Теперь бы ее назвали «элитной». Так, годовая плата за старшие классы составляла 105 рублей, а за пансион - 350 рублей. Хорошо зная три иностранных языка (английский, немецкий, французский), Анна Михайловна, будучи хозяйкой, продолжала преподавание иностранного языка.
Но разразившаяся в 1917 году катастрофа всего привычного уклада жизни стала последним годом существования частных гимназий, в том числе и нечаевской. Анна Михайловна, чтобы заработать на существование преподавала (видимо, азы грамоты) в различных воинских частях Воронежа, а после окончания Гражданской войны вернулась к. преподаванию английского на курсах иностранных языков.
После революции она проживала на улице Никитинской, 18, кв. 18 вместе с двумя сестрами Дрейвинг, Зинаидой Алексеевной и Александрой Алексеевной — в прошлом классными дамами частных гимназий. Зинаида еще в 1907 году служила классной наставницей в гимназии Нечаевой.
Сестры Дрейвинг являлись сугубо «прошлыми», по партийной терминологии тех лет. Родились они в г. Кронштадте в дворянской семье генерала царской армии (с 1904 г. в отставке), учились в институте благородных девиц. Потрясения Гражданской войны забросили их в Одессу, отуда в 1926 году они вернулись в Воронеж, где преподавали иностранные языки в ВГУ.
Такое скопление в одном месте преподавателей и классных дам не могло не привлечь к себе местную интеллигенцию из «бывших». К ним часто заходила на огонек бывшая дворянка Мерчанская Мария Михайловна. Когда-то она, как и Дрейвинги, служила классной дамой в гимназии Е.Л. Нечаевой, но уже в 1914 году стала хозяйкой собственной гимназии (быв. хозяйка — В.М. Чернозубова).
Гимназия Мерчанской обходилась учащимся немного дешевле: годовая плата доходила до 90 рублей, но пансион стоил также 350 рублей. Гимназия размещалась в районе нынешнего дома 26/28 по проспекту Революции.
Известно, что М.М. Мерчанская в 1932 году работала педагогом в Воронежском индустриальном училище, но о дальнейшей ее судьбе сведений пока нет.
Заходил административно ссыльный Отт — бывший управляющий чайной фирмы «Караван». Он также преподавал иностранный язык в ВГУ.
Бывал в гостях у Анны Михайловны пианист симфонического оркестра в театре «Спартак» Ендовицкий Михаил Александрович, бывший офицер. Его арестовало ОГПУ в мае 1932 года. По ст. 58-10 он получил три года концлагеря, но в 1940 г. его дело прекратили и судимость сняли. После ареста Ендовицкого к нему носила передачу его поклонница и любительница музыки Тарашкевич Екатерина Андреевна. Приходила она и к Нечаевой играть на сохранившемся у нее пианино.
Заслуживает упоминания еще один гость Нечаевой — Чурилов Павел Павлович. Тогда ему было 67 лет, бывший симферопольский помещик, административно высланный. Один из его сыновей, тоже Павел, будучи студентом рабфака ВГУ, был арестован в апреле 1935 года вместе со своими друзьями — студентами А. А. Болдыревым и Б.Н. Никитиным. Их осудила спецколлегия областного суда по ст. 58-10 на 5 лет лагерей за высказывание одного из них после убийства Кирова: «Желательно всех вождей убить сразу».
Заходили к ней и другие «бывшие», но упоминать их имена нет желания, так как они дали следователям ОГПУ довольно обширные компрометирующие показания после ареста Анны Михайловны 9 октября 1932 года.
В Постановлении на арест говорится:
«Гр. Нечаева A.M., проживая в г. Воронеже, вела среди общающихся с ней лицами агитацию, направленную против Советской власти, а также распространяла всякого рода провокационные слухи... арестовать ее и привлечь в качестве обвиняемой по ст. 58-10 УК с содержанием под стражей в Воронежском Домзаке».
Несмотря на показания некоторых гостей об антисоветских разговорах в квартире Нечаевой, она упорно отрицала все обвинения. Отдавая должное ее принципу отрицания, нетрудно понять, что без политических разговоров и критики властей в такой компании не могло обойтись.
Так, во время процесса «Промпартии» (ноябрь 1930 г.), по показаниям одного из гостей, Нечаева говорила: «Я возмущаюсь такой провокацией Советской власти, ведь это делается в результате всевозможных пыток в ГПУ. Власть разрушила окончательно страну и, чтобы выйти из этого положения и затуманить народу головы, устраивают показательные процессы и этим перед всем миром хотят показать, что у нас есть вредители».
Или показания другой гостьи: «Она приводила провокационные примеры о поголовной смерти в селах Украины от голода».
Такие высказывания не могли быть фантазией следователей — об этих фактах большинство из нас узнало правду только после XX съезда партии. После окончания следствия ее дело направили на рассмотрение в Особое Совещание при коллегии ОГПУ и 17 февраля 1933 года ОСО вынесло решение: «Заключить в ИТЛ сроком на три года с заменой высылкой в Зап. Сибирский край на тот же срок».
Надо сказать, приговор по своей мягкости характерен для относительно «либеральных» 1933—34-х годов. Пару лет раньше или позже она получила бы не менее 5—10 лет лагерей.
Была ли Анна Михайловна в ссылке, установить трудно. Сама она в 1938 году показала, что после приговора ОСО была освобождена и не высылалась. Свидетель же показал, что Нечаева провела два года в ссылке на Севере, затем вернулась в Воронеж. Заниматься препода ванием она уже не имела возможности, а жила на пенсию за выслугу лет. (Пенсионерка Горстрахкассы — значится в деле).
Вторично ее арестовали в период «Большого террора» 5 февраля 1938 года, обвинили по той же статье 58-10 в антисоветской агитации и как сектантку-евангелистку. Причем следователи НКВД даже не поинтересовались ее делом 1932 года, а просто отштамповали стандартное обвинение: «Сожалела о старом строе, клеветала на Конституцию, и т.п.» как и тысячам другим.
Вызывает уважение показание в качестве свидетеля Дрейвинг Александры, которая вместе с сестрой все еще проживала на Никитинской, 18. Она признала, что Нечаева очень религиозный человек, но об участии ее в секте и антисоветской деятельности ей ничего не известно. Для 1938 года это очень редкое, поистине самоотверженное показание, которое могло стоить ей жизни. (Дальнейшая судьба сестер пока неизвестна).
Несомненно, Анна Михайловна понимала, что ожидает ее как идейного противника существующей власти, если «твердолобых» большевиков расстреливали пачками. Тем не менее, она не пошла на компромисс со следователем НКВД и отрицала все обвинения, хотя это уже не имело никакого значения — судьба ее была предрешена. Уже на четвертый день после ареста — 9 февраля «тройка» УНКВД вынесла ей, в числе 44 человек, заочный приговор к высшей мере наказания — расстрелу.
Будучи уже смертниками, они узнали о приговоре, стоя у края ямы под Дубовкой 21 февраля 1938 года.
«Воронежский курьер», 23 марта 2002 г.
Сообщение от SERG16:
На улицу выходил деревянный дом с мезонином в стиле ампир. В одном из его дворовых флигелей в 1930-е гг. снимал комнату у театральной портнихи высланный в Воронеж поэт О. Э. Мандельштам.
Сообщение от :
<...>Так, театральный администратор устроил нам комнату у театральной портнихи. Дом стоял на горе над рекой — вросшая в землю лачуга. С площадки около дома мы видели противоположный берег с полоской леса. Мальчишки слетали на саночках прямо к реке. Этот пейзаж все время стоял перед глазами, и О. М. то упоминал его, то проклинал в стихах, и все им любовался. Мальчишки спрашивали: «Дяденька, ты поп или генерал?» О. М. неизменно отвечал: «И то, и другое понемножку»...<...>
<...>У окна в портнихиной комнате стоял квадратный обеденный стол, служивший нам для всего на свете. О. М. завладел столом и разложил на нем карандаши и бумагу Ничего подобного он никогда не делал: бумага и карандаши ведь требовались только в конце работы. Но ради «Оды» он решил изменить свои привычки, и нам пришлось отныне обедать на краешке стола, а то и на подоконнике. Каждое утро О. М. садился к столу и брал в руки карандаш: писатель как писатель. Просто Федин какой-то... Я еще ждала, что он скажет «Каждый день хоть одну строчку», но этого, слава Богу, не случилось... Посидев с полчаса в писательской позе, О. М. вдруг вскакивал и начинал проклинать себя за отсутствие мастерства: «Вот Асеев — мастер. Он бы не задумался и сразу написал»... Потом, внезапно успокоившись, О.М. ложился на кровать, просил чаю, поднимался, кормил сахаром через форточку соседского пса — чтобы добраться до форточки, надо было влезть на стол с аккуратно разложенной бумагой, — снова расхаживал по комнате и, прояснившись, начинал бормотать.<...>
<...> После припадка стенокардии летом 36 года О. М. избегал выходить один. Он даже не пошел бы звонить по телефону без меня, если б телефонная станция с ближайшим автоматом не находилась в двух шагах. Кстати, Наташа вспомнила, что однажды они вышли вместе погулять и О. М. потащил ее к автомату, позвонил в ГПУ и справился, назначен ли уже прием. <...>
Н.Я. Мандельштам. Воспоминания
Сообщение от Murawey:
В продолжение http://bvf.ru/forum/attachment.php?a...2&d=1275852044 более полный вид. Пчеловоды переехали
Сообщение от Murawey:
У окна в портнихиной комнате стоял квадратный обеденный стол, служивший нам для всего на свете. О. М. завладел столом и разложил на нем карандаши и бумагу Ничего подобного он никогда не делал: бумага и карандаши ведь требовались только в конце работы. Но ради «Оды» он решил изменить свои привычки, и нам пришлось отныне обедать на краешке стола, а то и на подоконнике. Каждое утро О. М. садился к столу и брал в руки карандаш: писатель как писатель. Просто Федин какой-то... Я еще ждала, что он скажет «Каждый день хоть одну строчку», но этого, слава Богу, не случилось... Посидев с полчаса в писательской позе, О. М. вдруг вскакивал и начинал проклинать себя за отсутствие мастерства: «Вот Асеев — мастер. Он бы не задумался и сразу написал»... Потом, внезапно успокоившись, О.М. ложился на кровать, просил чаю, поднимался, кормил сахаром через форточку соседского пса — чтобы добраться до форточки, надо было влезть на стол с аккуратно разложенной бумагой, — снова расхаживал по комнате и, прояснившись, начинал бормотать.<...>
Сообщение от elena71:
Как бы Воронеж...
Вложение 2371021
(фотоархив ТО Альбом)
