Большой Воронежский Форум Mobile

Моё знакомство с Анджелой Картер началось со сборника «Кровавая комната» - оно мне ничего не дало, не объяснило, и хоть в целом всё казалось понятно и не оставалось претензий, я остался им не доволен. В недосказанности зияла некая дыра, при осмыслении обличавшаяся лишь каркасом ярлыков: феминизм, магический реализм, модернизм\постмодернизм. Ничего этого на самом деле не чувствовалось или, если обнаруживалось, то в каком-то зачаточном состоянии, втихомолку пронизывая текст, и оставляя меня в обескураженном неведении почему редакторско-издательский состав столь нарочито выказывает данные метки, будто клеймо, скорее – тавро.
Затем был корпус литературного авангарда под общим заглавием «Locus Solus» и здесь для меня обрели выраженную форму данности магического реала, плюс к тому я начал утверждаться в ощущении, что феминизм литературный понимаю в неверных тезисах и ощущениях…
За сим, не в состоянии признать, что данная сущность, возникшая на моём пути случайно и ставшая на нём столь навязчиво проявляться, есть ошибка, не несущая за собой судьбоносных перемен, я решил поступить как нельзя логично, и избрал мерилом качественности самое раннее произведение, что было доступно. «Любовь».
Написано в 1969-м: самое подходящее время для феминизма, бунта и для девальвации или модернизации прошлых средств и подходов, в общем – ценностей и традиций. Это повесть, кстати, ко всем прочим меткам фактом издания в серии «Игра в классику» ещё и намекающее на парадигму плагиарта. Бенжамен Констан «Адольф». Ничего не напоминает? И мне нет. Если бы в послесловии сама Анджела Картер не обмолвилась о сиим факте, возможно, он грянул бы в пучину, и даже профессионалам словесности и пушкиноведам не удалось его достать на свет божий, или было не зачем. Труд-то бесблагодатный.
Итак, пройдёмся по заявленному тексту хирургическим …ножом: скальпель здесь излишен. Здесь я про «Любовь», а не про «Адольфа»… если что.
Начинается всё с описания парка, заросшего и заброшенного, пущенного на самотёк в своём развитии, и глубоко оторванного от реальности, расположенной совсем неподалёку и представленной в виде дороги (вдоль доков). Текст парку под стать: вязкий, тягучий, медленно движимый, как течение древесины при росте ствола и спутанный, как можжевеловый куст. Продираться умопомрачительно тяжело – кругом объекты; я уже помыслил, что наткнулся на некий антироман, где описанием живой природы и нежилых построек всё и завершится, а развитие ситуаций разве что допустит меня соглядатаем до временных изменений во внешнем виде мебелей, орнаментов, текстур и свойств материалов, особливо усталостных, затем старения и деструкции. Но этот, хоть и магический, но скорее готический участок быстро, как ножом, отделяется от последующего текста появлением ещё одного, вдобавок существующей вполне сродственно окружающему миру с первых же строк девушки Аннабель, персонажа – её деверя, кстати любителя ножей как впоследствии станет известно. Хотя нет – его появление ещё не знаменует конец прелюдии (книга всё-таки о любви, позволю вольности в терминологии, с коей взялся её описывать), лишь пару страниц спустя реализм латиноамериканского разлива развеется, уступив место прозе иного рода – о котором ниже, ближе к выводам. Того второго звали Базз, а ранее ... хм, а как звали его ранее на страницах, кажется, не указывается, зато как потом… – терпеливые найдут. Награда: шоколадка.
Ровно посредине книги глава начнется ситуацией, где Аннабель пытается поверить в свою невидимость, сообщенную перстнем; она удивляется, что, несмотря на это ухищрение, её видят, и интересуется этим феноменом у Базза. Тот отвечает, что видит её, видит урывками.
Вот тот метод, коим всё произведение и написано.
Баста, расходимся. А, ну ещё будет Ли – у него свой стиль…
Ладно. По внешним признакам это история любовного треугольника (издатели даже заявляют, что тут больше сторон) - на деле фигура никак не складывается. Даже втроём главные герои редко функционируют. Сначала Базз пытается выдавить Аннабель из жизни Ли, затем Ли отлучить Базза от общения с Аннабель, потом Базз и Аннабель уходят вместе, оставив Ли. Кажется, это все основные сюжетные переплетения; даже если не все, то алгоритм тот же, так что по факту мы имеем дело с двумя моноспектаклями, разворачивающимися на одной сцене – сначала Аннабель, затем Ли. У База за всю историю не оформляется характера: он существует вещами, иногда действиями, у других наличествуют поступки – у База они скорее исполнены как инстинкты, так что целостной фигуры не выходит. Хотя и за всеми остальными мы наблюдаем, будто через туман, и это не некая замысловатая недосказанность, интрига, тайна, загадка. Скорее тот же метод, что использован в «Ежике в тумане» с приближением и отдалением кальки. Просто, но изысканно изобретательно в мультипликации, в книге – крайне нефункционально и гипертрофировано излишне. В общем, мы будто подглядываем, и полученной урывками информации недостаёт деталей – такое видение не на пользу восприятию.
И хотя подача одних и тех же событий с разных углов обзора – венчание и первый секс, рассказанные сначала как история Аннабель, затем как байка Ли – и занимательна, но удивление, спровоцированное несостыковками представления не достаточно, чтобы удерживать внимание до следующего аналогичного случая.
Например, история Аннабель невнятная, аморфная, и вся магия в ней пропадает после авторского оправдания об отсутствии у неё «понятия обыденного». После такого утверждения может происходить что угодно, и чувства странности уже не возникнет. Так что магический реализм кончился на первых страницах, уступив место некой перверсивной драме, вбудущности воплощенной в чём-то типа «Мечтателей» Бернардо Бертолуччи.
На этом фоне невнятно сообщаемый сквозь аннабельную историю образ Ли как нельзя сочно заигрывает всеми радужными красками в режиме самоокупаемости. Его история, его повествование – чистая буковщина. Авторская манера уступает персонажу, вокруг которого вертится в данный момент история, право определить стиль и форму рассказа. И Ли – единственное цельное пятно. С формой у Картер некий разлад, но в остальном, образ Ли единственный не расплескался донельзя безбрежно по тексту и не слился с каким-нибудь описанием сада или комнаты. Он вышел живым и человечным, составным, но составленным из чувств и поступков, а не вещей и образов, видений и норм. Хотя Тот же Базз – это норма, норма маргинальная, но писанная как программный документ, отойти от положений его определяющих - значит сломать сам предмет описания. Так что у Базза ничего не остается, как действовать второй ролью - то, как защитник, то, как принц, но всегда оставаться ролевой моделью, выходя за которую он удаляется от повествования.
Ещё, если сложить всех трех баб (Других Женщин – этот термин здесь возникнет в отношении Каролины, также широко реализуется в Истории про Золушку), то получается весьма живой характер; но воплощенный в каждом из трех образов он холодеет и тускнеет, отдаляется, будто живость та не свойственная изначально, а переданная от носителя - Ли.
Реальность последнего единственно, чем разбавлена – воспоминанием о матери-вавилонской блуднице. см. нечто подобное у Паланика в «Удушье». Но это мелочи.
В общем-то, и всё: персонажи тусклы, сюжет невнятен, методика повествования ненова, стиль неровен, то барочно тяжеловесен, то стилизует глас улиц. Вестимо имела место быть попытка создания притчи, иначе появление под конец «психа, беглеца из готической башни, Башни Дурака» мало оправдано…
Но уж что-что, а вот мотив возвращения к этой истории спустя 16 или 18 лет, в зависимости от счета с написания или издания – это точно неоправданное излишество. Если было о чём высказаться, то стоило подумать о продолжении, а не о наброске\плане. Вот уж не думаю, что кто-то жить не мог без знания о судьбах этих персонажей, тем паче при такой сомнительности моделей будущности, представленных автором. Послесловие выпадает из реальности самого произведения, собственно посему мне лично и не нужно. А вам? Нет, точно бы никто без него не умер.
Я вот в ближайшие полгода не помру, а об этой истории помнить уже не буду.
Поэтому специально дабы помнить, что читал эту книгу, отмечу три наиболее занятных момента:
1) «ее жиденькая болтовня плескалась у него в ушах дождевыми каплями.» (стр. 151) – умная метафора. Есть мысль, что находка переводчика Макса Немцова, доказывать не чем.
2) «Они поддавались своему воображению слишком часто и чересчур много, а потому истощили все возможности. Они обнимали фантомы друг друга, и в тайном уединении каждый лелеял изысканнейшие удовольствия, но таким знатокам нереальности, как они, невыносимо чувствовать грубую тяжесть, дурной запах и спелый вкус настоящей плоти.» (стр. 135) – ох, и хорошее описание действительности взаимоотношения полов.
3) …забыл. Ну, ладно – в книге, в общем-то, немного моментов, что цепляют за ум, так что многим читателям может статься одна и та же троица - если поймаете себя на мысли, будто догадываетесь что за третья занятность умыкнула – свистните. Даже интересно…
Точка.