Большой Воронежский Форум Mobile

никакой

Приговор всем и себе

«Скепсис, ирония, агностицизм – это то, что так любит молодость», - говорил он. «Слепая вера, романтика и красота – это то, что так ценит молодость» - добавлял он, смахивая пот со лба. И был прав, видимо. Только до наступления зрело-сти мы можем позволить себе роскошь критиче-ски смотреть на то, во что искренне верим. Позже уходит либо одно, либо другое. А если не уходит, то результат, как правило, плачевен.
Если бы я был Карлосом Кастанедой, он стал бы моим дон Хуаном. Я глотал те лекции с неописуемым чувством восторга, граничащего с обожанием, впитывал каждое его слово, размокая и становясь похожим на речной ил. Я не знал, как применить все это в жизни, да и не нужно было, наверно. Как нож масло, мое сердце и мой разум взрезали другие мысли, но только не в те часы подле него. Гуру, учитель, сенсей – все это, и даже больше. А также: искуситель, ночной вор, приот-крывший мне двери в огромный дом Бытия, осы-павший меня богатствами редких и едких знаний, достигавших меня, но превращавшихся в труху при первом прикосновении. И это справедливо, так и должно быть. Я здесь не для того, чтобы делиться с вами.
Пора давно было понять, что звездный мальчик из меня не получится, но я все не решался дописать манифест разочарования собственной юности. Деревья горько плакали, стояла жара, и слюна пожирала психоделик во рту, когда я ус-лышал первое, что стоит слышать каждому: «Нельзя!». Это было все сказанное мне в тот день. Но я не жалел. Я обдумывал это слово, вертел так и сяк, рассматривал со всех сторон, писал огнен-ными буквами с закрытыми глазами, татуировал на подкорке, и через время решил, что готов. Сис-тема бытовых табу, любовно взлелеянная сотнями поколений, покоилась в моем кармане и лишь немного натирала грудь. Правда, прямо над серд-цем.
Я отводил глаза, я зашторивал окна, засте-гивал ремни, брился и держал рот на замке. Я не допускал мыслей к себе, и, если бы медитация тоже не была табу, я бы медитировал. Я не ел, не спал, не работал, не мылся, не пел, и, если бы существование было запрещено, я бы не сущест-вовал.
Позже, гораздо позже пришел черед слова «можно». Соседки звонили в дверь, прося сделать музыку тише. Глаза педагогов пылали священным огнем, и ломались с сухим треском логарифмиче-ские линейки об мою голову. Но это было «мож-но». Можно было спать со всеми ними, можно было быть Бетховеном и Моцартом в одном лице, пить травяной чай и заниматься оригами, сотря-саться в непристойно-простительном смехе от сознания собственной гениальности, можно было заставить дрожать попов во всех церквях Евразии в персональном пути к собственному Последнему морю.
Но пресыщение приходит быстрее, чем нам того хотелось бы. Когда-то надоедает быть Повелителем Мух и хочется чего-то такого (щел-чок пальцами) до горести высокого. Опять два-дцать пять. Приехали.
Шаг третий. «Подумаем». Сколькие умеют это? Сколькие разумеют? Мне стыдно учиться, не быть первым, не делать умное лицо и не кивать весомо головой. И так до тех пор, пока та самая голова не становится седой.
В попытках выйти из замкнутого круга бессмысленности, из бессмысленного треугольни-ка замкнутости, мы затыкаем сами себя за пояс. Перехитрили других, но и себя в итоге. Решить, что ты хочешь от жизни не так-то просто, как кажется. Поливариантность отнюдь не предпола-гает наличие решения. Логика отнюдь не приво-дит к удаче. Разум замкнут на себе, он величай-ший эгоист, не поддающийся воспитанию и при-витию благих нравов.
А я и не пытаюсь ничего привить. Ничего сказать. Нечего сказать.
Время еще не пришло.
Почувствуем? Почувствуем! Запах прелых листьев, листья недописанных любовных писем сожжены, ожог на кончике пальца, кончик пальца на курке пистолета, пистолет холодной сталью касается виска… Не слишком ли коротко? Не слишком ли долго, с другой стороны? «Скорей бы умереть», - шутит один мой друг. Говорящие так всерьез берут в руки оружие, закусывают патро-ны, поднимают знамя и идут в бой. Это зеленый? Помогите, а то я дальтоник.
Да, они чувствуют. Возвратимся на пер-вый уровень. У них есть слово «нельзя». Еще чуть-чуть, и благодаря ним у нас всех будет слово «нельзя» и новая паранджа для наших женщин в нагрузку. Помяните его слова, время покажет. Лондон уже показал… Беспорядки во Франции уже показали.
Дредды? Это ленивые прически, чтобы го-лову зря не мыть. Не они будут украшать нас в следующем столетии, так что пусть Боно щелкает пальцами, проповедуя об отмене внешнего долга стран Африки. Оно, следующее столетие, будет с проблемами, но не глобальными. Глобальные мы либо решим в этом, либо не дотянем до следую-щего. Но мне это все… Цитировать Луи XV, или сами?
В Германии лягушки лопаются, сами по себе, им никто не помогает. А Рейн, кстати, стал чище, да! А Волга, кстати, «мать русских рек». Ага, желтая, мутная такая. Она самая. Будьте спокойны, нефть разлили под Тверью – Москве ничего не грозит. Менталитет, может быть, такой грязно-алкашно-тюремно-быдловый? Ну да, «это я тебя научил пить, бл$#ь», - говорит в русском общежитии негр из Анголы негру из Зимбабве. Но про Африку мы уже поговорили. Пора лить желчь национальной и расовой ненависти на кого-нибудь другого. Be aggressive, надрываются детки Майка Паттона в наушниках. Пройденный уро-вень, и не раз, да по минному полю, да граблями усеянному. Сладкого петушка – демократические свободы – нам воткнули в рот с такой силой, что по сей день зубы через задний проход вылетают. Поддержите либеральное движение и получите в подарок «чизбургер всего столько-то рублей» вместо Родины.
Не травите себе душу. Я уже давно пере-стал этим заниматься – все равно не получается. Только в буддизме святые действительно мудры, и только они настоящие эгоисты. Им уже все равно там, в нирване.
В конце концов, all we are just dust in the wind. Побывать в Канзасе и умереть. Мечта идио-та. Привет от Гудвина!