Да, кстати, вот тут у меня есть отрывок из одной повести...
Короче, там действие происходит под глюкогеном
--------------------------------------------
Кирилл решительно выдохнул, опрокинул в широко открытый рот пол стакана коньяку и тут же припал к заранее надкушенному пакету. Завершив сию последовательность, он передал стакан и пакет Мефодичу, прислонился к стене и блаженно закрыл глаза…
Ах, Париж, Париж! Как сладок твой весенний воздух, – воздух сво-боды, воздух любви, воздух вечной молодости.
Кирилл Мефодиевич шел по булыжной мостовой площади Басти-лии, перекинув через руку ненужное уже пальто и вдыхая полной грудью незнакомые запахи.
- Месье! Купите газету!
- Цветы для вашей девушки, месье!
- Желаете мороженого, месье! – слышалось со всех сторон.
А он стремительно шагал дальше, не обращая ни на кого внимания, молодой, сильный, красивый.… Вокруг него бурлила не-знакомая, но такая манящая и желанная, настоящая жизнь.
- Как странно, - думал Кирилл, - почему же я раньше здесь ни разу не был. Почему? Что я забыл в своём дурацком лесу? Как мог я каждый день пьянствовать, медленно убивая свою душу, сжигая алкоголем, остатки человеческих чувств, впитанных с молоком матери!?
Вот какие светлые мысли посещали голову новоиспечённого па-рижанина.
А навстречу Кириллу Кирилловичу шёл пожилой господин в тёп-лой накидке и мягкой фетровой шляпе. Старомодное пенсне скрывало лучистые, полные живого ума и безграничной доброты, глаза старика.
Это был, только что закусивший, Мефодич…
- Отец! Это вы? – не веря своим глазам, вскричал по-французски Кирилл Кириллович.
- Да, это я, сын мой – дрожащим от волнения голосом отвечал Мефодич, естественно тоже по-французски. Слёзы радости потекли по морщинистым щекам старика и он крепко прижал сына к своей впалой груди.
Отец и сын шли по весеннему Парижу и интеллигентно разговаривали.
- Отец, позвольте мне пригласить Вас сегодня в оперу, – говорил сын.
- Но, как же! Ведь мы собирались пойти сегодня на благотвори-тельный вечер, который даёт барон Де Блюе, в целях поддержки частной клиники для бедняков с алкогольной зависимостью, – отвечал отец.
- Ах, да, отец, простите меня, я совсем забыл! – говорил сын.
- Сын мой! Вам следует обратить внимание на то, что последнее время вы много времени уделяете развлечениям – то опера, то шахматный турнир, то клуб.…Этак вы скоро и по балам ходить начнёте! А кто же кроме нас будет заботиться о бедных, ущербных больных, не имеющих возможности не то, что в оперу пойти, но даже и в театр…
- Ах, отец! Вы – святой! Дайте мне Вашу руку, я её облобызаю!
- Да не дам я Вам, сын мой, свою руку лобызать, не достоин!
- Ах, нет, батюшка, достойны, достойны…
- Нет, не достоин…
Ну и так далее. И тому подобное.
Но вот на пути наших французов встретилось небольшое уютное кафе, – обычное Парижское кафе под открытым небом, – весёленькие бе-лые пластмассовые столики, лёгкие и беззаботные, как семнадцатилет-няя девушка и такие же ажурные стульчики, словно магнитом притягиваю-щие ваш усталый зад. Юные официантки в кружевных передничках порхали между столиками, разнося лёгкие закуски и напитки.
- Присядем, отец мой, и утолим жажду! – сказал сын.
- Хорошо, только позвольте мне угостить Вас, сын мой, - от-ветил отец и, не слушая протестующих возгласов сына, сказал подошедшей официантке:
- Милочка, бутылку Шато-Бриньон 1932 года.
- Закусывать чем будем?…
- …и два оливье.
Так началось падение Кирилла и Мефодича.
Через два часа вежливый французский шупо с трудом выпроводил несостоявшихся интеллигентов и неудавшихся французов из кафе, в кото-ром они сократили винные запасы, по крайней мере, наполовину.
- Ты чё, блин, в натуре, – кричал Кирилл полицейскому, - Я ваще тут щас!
Ему вторил старческий тенорок Мефодича:
- Ксплутаторы трудового народу! Мало мы вас в Гражданскую!…
И весёлый Париж с недоумением и болью взирал на эти посторонние включения, гнилыми занозами вонзившиеся в его белое и мягкое тело.
[Ответ]