Поезд-призрак:Свежая легенда

Во время последней грозы в мск.На открытой Филевской ветке ехал поезд с пассажирами и неожиданно молния ударила прямо в первый вагон. Так как закоротило весь состав а напряжение не слабое-все кто был в поезде сгорели заживо.А сильное магнитное поле появившееся в результате удара молнии изменило лудей и превратило их в обожженных Зомби.
Так и ездит теперь этот состав с обожжонными Зомби по ночам.от Александровского сада до Крылатского.Появляетса после 3 ночи и до 4.
Особенно часто можно наблюдать его во время дождливых тоскливых ночей.

Сообщение от Торпеда Марвин:
обожженных Зомби

фу, какая мерзость

Легенда:

а есть было в свое время еще Метро-2, для высокопоставленныхбоссов пратии.. Сталин на нем ездил... То тут,то там появитяс среди простого населиния, что-бы, значит, показать себя вождем... А потом случайно, в этом метро биологическое оруже пролили, и получилась от ауры вождя всех народов такая субстанция от воздействия биомассы оружия, чт о аж жуть... после того, как эта субстанция выбралась на поверхность, люди ушли в метро... навсегда... и вот что получилось:

"Ганзой называлось содружество станций Кольцевой линии. Эти станции, находясь на пересечении всех остальных линий, а значит, и торговых путей, и объединенные между собой туннелями, почти с самого начала стали местами встречи коммерсантов со всех концов метро. Они богатели с фантастической скоростью, и вскоре, понимая, что их богатство вызывает зависть слишком у многих, приняли единственно верное решение. Они объединились. Официальным их названием было «Содружество Станций Кольцевой Линии», но в народе они звались Ганзой – кто то однажды метко сравнил их с союзом торговых городов в средневековой Германии, словечко было звонкое, так и пристало. Ганза поначалу включала в себя лишь часть станций, объединение не произошло мгновенно. Был участок Кольцевой линии, от Киевской – и до Проспекта Мира, так называемая Северная Дуга, и были с ними Курская, Таганская и Октябрьская. И были долгие переговоры, и каждый пытался для себя что нибудь выгадать. Потом уже присоединились к Ганзе Павелецкая и Добрынинская, и сформировалась вторая Дуга, Южная. Но главная проблема, и главное препятствие к воссоединению Северной и Южной Дуг было в Сокольнической линии.
«А дело тут вот в чем, – рассказывал Артему его отчим, – Сокольническая линия всегда была особая. Взглянешь на карту – сразу на нее внимание обращаешь. Во первых, прямая, как стрела. Во вторых, ярко красного цвета на всех картах. Да и названия станций там тоже – Красносельская, Красные Ворота, Комсомольская, Библиотека им. Ленина, и Ленинские, опять же, Горы. И то ли из за таких названий, то ли по какой то другой причине тянуло на эту линию всех ностальгирующих по славному прошлому. И на ней особенно хорошо принялись идеи возрождения советского государства. Одна станция официально вернулась к идеалам коммунизма и социалистическому типу правления, потом – соседняя, потом – соседи с другой стороны туннеля заразились революционным оптимизмом, скинули свою администрацию, и пошло поехало. Оставшиеся в живых ветераны, бывшие комсомольские деятели и партийные функционеры, непременный люмпен пролетариат, – все стекались на революционные станции. Сколотили комитет, ответственный за распространение новой революции и коммунистических идей по всему метрополитену, под почти ленинским названием – Интерстанционал. Интерстанционал готовил отряды профессиональных революционеров и пропагандистов, и засылал все дальше и дальше во вражий стан. В основном, обходилось малой кровью, поскольку изголодавшиеся люди на бесплодной Сокольнической линии жаждали восстановления справедливости, которая, в их понимании, кроме уравниловки и не могла принять никакой другой формы. И вся ветка, запылав с одного конца, вскоре была охвачена багровым пламенем революции. Станциям возвращали старые, советские названия: Чистые Пруды снова стали Кировской, Лубянка – Дзержинской, Охотный Ряд – Площадью Свердлова. Станции с нейтральным названием ревностно переименовывали во что нибудь идеологически более ясное: Спортивную – в Коммунистическую, Сокольники – в Сталинскую, а Преображенскую площадь, с которой все началось – в Знамя Революции. И вот эта линия, когда то Сокольническая, но в массах называемая красной, как принято было у москвичей все ветки между собой называть по цветам, совершенно официально стала Красной Линией.
Но дальше у них не пошло.
К тому времени, как Красная Линия уже окончательно оформилась и стала предъявлять претензии на станции с других веток, чаша терпения переполнилась. И сколько ни обещали агитаторы и пропагандисты из Интерстанционала электрификацию всего метрополитена, утверждая, что в совокупности с советской властью это и даст коммунизм (вряд ли ленинский лозунг, бессовестно ими эксплуатируемый, был когда либо более актуален), люди за пределами линии не соблазнялись на обещания, а интерстанционных краснобаев отлавливали и выдворяли – обратно, в Советское государство.
И тогда красное руководство определило, что пора действовать решительней. Что, если оставшаяся часть метро не занимается сама по себе веселым революционным огнем, ее можно и поджечь. Соседние станции, обеспокоенные усилившейся коммунистической пропагандой и подрывной деятельностью, тоже пришли к похожему выводу. Исторический опыт ясно доказывал им, что нет лучшего переносчика коммунистической бациллы, чем штык.
И грянул гром.
Коалиция антикоммунистических станций, ведомая Ганзой, разрубленной пополам Красной Линией и жаждущей замкнуть кольцо, приняла вызов. Красные, конечно, не рассчитывали на организованное сопротивление, и переоценили собственные силы. Легкая победа, которой они ждали, не была видна даже на горизонте.
Война была долгой, кровопролитной и изрядно потрепала и без того немногочисленное население метро. Шла она без малого полтора года, и состояла большей частью из позиционных боев, но с непременными партизанскими вылазками и диверсиями, с завалами туннелей, с расстрелами пленных, с несколькими случаями зверств и с той и с другой стороны. Это была настоящая война, с войсковыми операциями, окружениями и прорывами окружений, со своими подвигами, со своими полководцами, со своими героями и своими предателями. Но главной ее особенностью было то, что ни одна из воюющих сторон так и не смогла сдвинуть линию фронта на сколько нибудь значительное расстояние. Иногда, казалось, одним удавалось добиться перевеса, занять какую нибудь смежную станцию, но противник напрягался, мобилизовал дополнительные силы – и чаша весов склонялась в обратную сторону.
А война истощала ресурсы. Война отнимала лучших людей. Война изнуряла. И оставшиеся в живых устали от нее. Революционное руководство незаметно сменило ее цели на весьма более скромные. Если вначале главной задачей революционной войны было распространение социалистической власти и коммунистических идей по всему метрополитену, то теперь уже хотели хотя бы взять под свой контроль (отбить у акул империализма) то, что почиталось у них за святую святых – станцию Площадь Революции. Во первых, из за ее названия, во вторых, из за того, что она была ближе, чем любая другая станция метро, к Красной площади, к Кремлю, башни которого все еще были увенчаны рубиновыми звездами, если верить немногим храбрецам, идеологически крепким до той степени, которая необходима была для безумного поступка – выбраться наверх, и посмотреть – как там Кремль. Ну и, конечно, там, на поверхности, рядом с Кремлем, и в самом центре Красной площади, находился Мавзолей. Было там тело Ленина, или его там не было – не знал никто. Даже если оно и не было своевременно захоронено, оно должно было давным давно разложиться без необходимого ухода. Но за долгие годы советской власти Мавзолей перестал быть просто гробницей и стал чем то самоценным, символом преемственности власти. Именно с него принимали парады великие вожди прошлого. Именно к нему более всего стремились вожди нынешние. И поговаривали, что именно со станции Площадь Революции, из служебных ее помещений, шли потайные ходы – в секретные лаборатории при Мавзолее, а оттуда – и к самому гробу.
За красными оставалась станция Площадь Свердлова, бывший Охотный Ряд, укрепленная и ставшая для них плацдармом, с которого и совершались броски и атаки на Площадь Революции.
Не один крестовый поход был благославлен революционным руководством, чтобы освободить эту станцию и гробницу. Но защитники ее тоже понимали, какое она имеет значение для красных, и стояли до последнего. Площадь Революции превратилась в неприступную крепость. Самые жестокие, самые кровавые бои шли именно на подступах к этой станции. Больше всего народу полегло там. Были там и свои александры матросовы, открытой грудью шедшие на пулеметы, и герои, обвязывавшиеся гранатами, чтобы взорвать себя вместе со вражеской огневой точкой, и использование – против людей! – запрещенных огнеметов… И все тщетно. Отбивали на день, но не успевали закрепиться и погибали, и отступали на следующий, когда коалиция переходила в контр наступление.
Все то же, с точностью до наоборот, творилось на Библиотеке им. Ленина. Там держали оборону красные, а коалиционные силы неоднократно пытались их оттуда выбить. Станция имела для коалиции огромное стратегическое значение, потому что в случае успешного штурма позволила бы разбить Красную Линию на два участка, и потому еще, что давала переход на три других линии сразу, и все три – такие, с которыми Красная Линия больше нигде не пересекалась. Только там. То есть, была она таким лимфоузлом, который, будучи поражен красной чумой, открыл бы ей доступ к жизненно важным органам. И чтобы это предотвратить, Библиотеку им. Ленина надо было занять, и занять любой ценой.
Но насколько безуспешными были попытки красных завладеть Площадью Революции, настолько бесплодны были и усилия коалиции выдавить тех с Библиотеки.
А народ, тем временем, уставал все больше и больше. И уже началось дезертирство, и все чаще были случаи братания, когда и по ту, и по другую сторону солдаты бросали оружие и шли обниматься, но в отличие от Первой Мировой, красным это на пользу не шло. Революционный запал потихоньку сходил на нет, и коммунистический энтузиазм угасал. Не лучше дела шли и у коалиции – недовольные, что им приходится постоянно дрожать за свою жизнь, люди снимались и уходили семьями с центральных станций – на окраины. Пустела и слабела Ганза. Война больно ударила по торговле, челноки искали обходные тропы, важные торговые пути опустевали и глохли…"

Однажды очень скверный молодой человек выбросил в вагоне жевачку, с надутым пузырем, а сам вышел на следующей станции. Один из вошедших на следующей станции пассажиров наступил на жевачку и она лопнула, а клочки жевачки разлетелись, связав всех, как паутина. С тех пор по Кольцевой носится поезд с людьми, жующими жвачку и так и не сумевшими выйти из поезда

А вот продолжение легенды:

"И вот в голову опять полезла всякая дрянь. Черные… Проклятые нелюди, которые, правда, в мои дежурства попадались только один раз, но напугался он тогда здорово, да и как не напугаться… Вот сидишь ты в дозоре… Греешься у костра. И вдруг слышишь – из туннеля, откуда то из глубины, раздается мерный глухой стук – сначала в отдалении, тихо, а потом все ближе и громче… И вдруг рвет слух страшный, кладбищенский вой, совсем уже невдалеке… Переполох! Все вскакивают, мешки с песком, ящики, на которых сидели – наваливают в заграждение, наскоро, чтобы было где укрыться, и старший изо всех сил кричит, не жалея связок: «Тревога!», со станции спешит на подмогу резерв, на стопятидесятом метре (последнем охранемом рубеже в тоннелях) расчехляют пулемет, а здесь, где придется принять на себя основной натиск, люди уже бросаются наземь, за мешки, наводят на жерло туннеля автоматы, целятся, и, наконец, подождав, пока упыри подойдут совсем близко, зажигают прожектор – и странные, бредовые черные силуэты становятся видны в его луче. Нагие, с черной лоснящейся кожей, с огромными глазами и провалами ртов… Мерно шагающие вперед, на укрепления, на людей, на смерть, в полный рост, не сгибаясь, все ближе и ближе… Три… Пять… Восемь тварей… И самый ближний вдруг задирает голову и испускает прежний заупокойный вой… Дрожь по коже, и хочется вскочить и бежать, бросить автомат, бросить товарищей, да все к чертям бросить и бежать… Направляют прожектор в их морды, чтобы ярким светом хлестнуть их по глазам, и видно, что они даже не жмурятся, не прикрываются руками, а широко открытыми глазами смотрят на прожектор и все размеренно идут вперед, вперед… И тут, наконец, подбегают со стопятидесятого, с пулеметом, залегают рядом, летят команды… Все готово… Гремит долгожданное «Огонь!» Разом начинают стучать несколько автоматов, и громыхает пулемет… Но черные не останавливаются, не пригибаются, они в полный рост, не сбиваясь с шага, также мерно и спокойно идут вперед… В свете прожектора видно, как пули терзают лоснящиеся тела, как толкают их назад, они падают, но тут же поднимаются, выпрямляются – и вперед… И снова, хрипло на этот раз, потому что горло уже пробито, раздается жуткий вой. И пройдет еще несколько минут, пока стальной шквал угомонит наконец это нечеловеческое бессмысленное упорство. И потом еще, когда все упыри уже будут валяться, бездыханные ( да и дышат ли они?), недвижимые, разодранные на клочки, издалека, с пяти метров будут еще их достреливать контрольными в голову. И даже когда все уже будет кончено, когда трупы их уже скинут в шахту, все будет стоять перед глазами та самая жуткая картина, – как впиваются в черные тела пули, и жжет широко открытые глаза прожектор, но они все также мерно идут вперед…"

два бутера поссал и всё вроде ничего но надо бы
вырубить ганджубасика без ганджубасика пускай живут
в пруду тупые карасики осуществил несколько звонков
грамотно разрулил ситуацию через час всё должно
приехать спасибо моей репутации привезли
убийственный гидропон у меня осело грамм десять
сижу надуваюсь ебошит злой рэп меня больше совсем
ничего не бесит какой же я молодец что никогда
никого не слушался а то был бы сейчас нервным
программистом ушлым комивоежёром цепким менджером
скучным веб дизайнером крупным акционером мелким
лавочником трепетным сектантом глупым
политтехнологом продвинутым рекламщиком
продажным журналистом весёлым интерьерщиком
лучшим инструктором средненьким телевизионщиком
нормальным методистом плохим агентом хорошим
диллером глубинным психологом дорогим диетологом
взвешенным социологом доёбистым юристом вязким
переговорщиком кримминальным нотариусом отвязным
консультантом резвым синхронистом мудрым советником
мелированым модельером цепким банкиром продуманным
антикварщиком неприметным брокером гламурным
фоторедактором негодяем промоутером лужковским
архитектором извращённым преподователем садистом
стоматологом умелым управляющим успешным издателем
исполнительным продюсером коррумпированым
чиновником тихим трэйдером истеричным стилистом
генеральным директором основным инвестором
улыбчивым ресторатором системным аналитиком
теневым бухгалтером

а так мы будем питаться:

"Из двух туннелей, уходящих на север, один был оставлен, как отходной путь на крайний случай, и как раз в нем то Артем и нес дежурство. Второй же был завален где то на сотом метре, и этот стометровый аппендикс был отведен под грибные плантации. Пути там были разобраны, грунт разрыхлен и удобрен – свозили туда отходы из выгребных ям, и белели повсюду аккуратными рядами грибные шляпки. Также был обвален и один из двух южных туннелей, на трехсотом метре, и там, в конце, подальше от человеческого жилья, были загоны для свиней."

И еще. Если поезд в перегоне метро стоит больше 10 минут, то из подземелья поднимаются духи умерших метростроевцев и начинают раскачивать вагон, приговаривая: ""Неужели, бляtь, над землей не могли построить это метро!!!"

=)...

Железный Болт, сам придумал???
выкладываем только то что сами накатаем
можно на любую тему -главное чтоб про москву

А так мы будем жить:

"Я сразу сказал тогда, что я – против. Слишком свежи в моей памяти были недавние отчимовы рассказы о людях, побывавших на поверхности – и как они после этого долго болеют, и какие ужасы иногда приходится видеть там, сверху. Но меня тут же начали убеждать, что это – редкий шанс, когда еще удастся вот так, без взрослых, попасть на настоящую заброшенную станцию – а тут еще и можно подняться наверх, и посмотреть, своими глазами посмотреть, как это – когда ничего нету над головой… И, отчаявшись убедить меня по хорошему, объявили, что если я такой трус, то пускай сидит тут внизу и ждет, пока они вернутся. Оставаться в одиночку на заброшенной станции и при этом подмочить свою репутацию в глазах двух лучших друзей показалось мне совсем невыносимым и я, скрипя зубами, согласился.
На удивление, двигатель, приводящий в движение заграждение, отрезающее платформу от эскалатора, работал. И нам удалось таки, после получаса отчаянных попыток, привести его в действие. Ржавая железная стена с дьявольским скрежетом подалась в сторону, и перед нашим взором предстал на удивление недолгий ряд ступеней, уводящих вверх. Некоторые обвалились, и через зияющие провалы в свете фонарей были видны исполинские шестерни, остановившиеся долгие годы назад – навечно, и изъеденные ржавчиной, поросшие чем то бурым, еле заметно шевелящимся… Нелегко им было заставить себя подняться. Несколько раз ступени, на которые мы настуали, со скрипом поддавались и уходили вниз – и мы перелезали провал, цепляясь за остовы светильников… Путь наверх был недолог, но первоначальная решимость испарилась после первой же провалившейся ступени, и чтобы подбодриться, мы воображали себя настоящими сталкерами.
Сталкерами…
Название это, вроде странное и чужое для русского языка, в России прижилось. Называли так и людей, которых бедность толкала к тому, чтобы пробираться на покинутые военные полигоны, разбирать неразорвавшиеся снаряды и бомбы и сдавать латунные гильзы приемщикам цветных металлов, и чудаков, в мирное время ползавших по канализации, да мало ли кого еще… Но было у всех этих значений что то общее – всегда это была крайне опасная профессия, всегда – столкновение с неизведанным, с непонятным, загадочным, зловещим, необъяснимым… Кто знает, что происходило на покинутых полигонах, где исковерканная тысячами взрывов, перепаханная траншеями и изрытая катакомбами биоактивная земля давала чудовищные всходы… Никто не знает, что могло поселиться в канализации мегаполиса, после того, как строители закрывали за собой люки, чтобы навсегда уйти из мрачных, тесных и зловонных коридоров…
В метро сталкерами назывались те редкие смельчаки, которые отваживались показаться на поверхность – в защитных костюмах, противогазах с затемненными стеклами, вооруженные до зубов, эти люди поднимались туда за необходимыми всем предметами – боеприпасами, аппаратурой, запчастями, топливом… Людей, которые отважились бы на это, были сотни. Тех, кто при этом умел вернуться назад живым – всего единицы, и были такие люди на вес золота, и ценились еще больше, чем бывшие работники метрополитена. Самые разнообразные опасности ожидали там, сверху, дерзнувших подняться – от радиации до жутких, искореженных ей созданий. Там, наверху, тоже была жизнь, но это уже не была жизнь в привычном человеческом понимании..."

Я сам придумал, только короткие, длинные влом писать

Торпеда Марвин, почти сам...

А когда Москва-Сити фундамент заливали то залили туда заживо 100 таджиков. а они в это время успели древнее проклятие произнести так как были последними из рода шаманов Чингисхана.И теперь по ночам кто в бизнес центре остаетса.Охрана там разная каждое 13 число-один охранник пропадает. а через 3 дня его находят почерневшим и постаревшим.Поэтому никто и не хочет туда в охрану работать идти.

Вот еще история. Говорят, что в полнолуние на Патриаршем вода в полночь становится прозрачной и под ней проступают силуэты мертвецов - это ворота в царство мертвых, а два лебедя, живущих на пруду - это беспощадный стражники, охраняющие нас от пришельцев из загробного мира...

А ещё говорят что на ВДНХ где ракета стоит в ночь на 12 апреля.ровно в полночь собираютса призраки всех погибших космонавтов.Гагарин достает бутылку водки всем наливает. и говорит
-ПОЕХАЛИ!!!
Все пьют и салютуют ракете.а потом по одному в небо к звездам улетают.
Первым конешно Гагарин как самый главный а остальные за ним.Выстроятса клином как журавли и к звёздам!!!

а вот еще: в полночь, в полнолуние, обязательно в пятницу 13-го, Ильич встает из Мавзолея (тогда все охранники прячутся и закрывают весь Кремль на замок) и ходит по московским клубам. А там, в толчке, занюхнув дорогу ПЕРВОГО, он кушает вафли с кленовыфм сиропом и пьет текилу, слушая современную моледежь... Наутро, позавтракав в туалете кровью очередной деовчки-даровния откуда-нит из РУДН (из МГУ, МГИМО, Плехи и МГУЮ брезгует, потому, как не терпит кровь, разбоджженную ПЕРВЫМ и ВТОРЫМ в равных пропорциях) уходит спать снова к сеюе, до следующего раза... в эти дни ВВП ночует на Боровицком Холме, ибо страшно ехать домой...

PS Уходит он пораньше, чтобы призрак Фанни Каплан к нему не приставал...

А по четвергам, в полнолуние, призрак Ивана Грозного ходит по Кремлю ТRАХАЕТ в попу всех встретившихся...

Торпеда Марвин, ИЛЬИЧ- КОНЬ!!!

а вот ишшо: противоатомные двери на каждой станции метро смазывают кровью пьяных и уставших пассажиров, которые уехали за конечную станцию...

А на 300-летие Питера восстал Петр 1 , приехал с мешком в Москву и стал прорубать окна в Европу, раздавая детям голландскую траву...

Irlandets, Марвин, это, плять, нам, по-ходу, раздавали голландскую траву...

наркоманы обкуренные!)