Для начала послушаем людей, знающих войну и военную авиацию не понаслышке.
„...25 июня советские войска в составе 11-го и 6-го механизированных корпусов нанесли по противнику контрудар в районе Гродно. Из Могилева позвонили, чтобы наша дивизия всем составом приняла участие в этой операции. Вечером от прибывшего к нам представителя штаба фронта узнаю: кроме нас контрудар поддерживают полки 12-й бомбардировочной и 43-й истребительной дивизий, а также 3-й корпус дальнебомбардировочной авиации, которым командовал полковник Н. С. Скрипко (ныне маршал авиации). На этом участке фронта авиаторы совершили тогда 780 самолето-вылетов, уничтожили около 30 танков, 16 орудий и до 60 автомашин с живой силой. Успех воодушевил нас..." [49].
Чем, главным образом, примечательно это свидетельство? Даже не тем, что, оказывается, не одна только немецкая авиация висела в воздухе над районом несостоявшегося контрудара КМГ Болдина, а своей последней фразой.
Уничтожение 30 танков и 60 автомашин в результате 780 самолето-вылетов оценивается автором мемуаров как крупный, воодушевляющий успех! При этом не будем забывать, что и цифры-то эти взяты „с воздуха", т. е. из отчетов самих летчиков, а вовсе не из журналов боевых потерь немецких дивизий. Степень достоверности этих отчетов хорошо известна историкам авиации. Реальные потери противника были, конечно же, раза в два меньше. И это оценивается как большой успех? Кто же автор? Может быть, он разбирается в вопросах боевого применения авиации хуже Марьиванны?
Герой Советского Союза, командир 13-й бомбардировочной авиадивизии (13 БАД) генерал-майор Ф. П. Полынин еще до начала Второй мировой войны стал известен всему авиационному миру. Правда, в соответствии с принятыми тогда в Советском Союзе нормами сверхсекретности, Полынина знали заочно и без фамилии, просто как командира „того самого" бомбардировочного соединения, которое 23 февраля 1938 г. разбомбило японскую авиабазу на острове Тайвань.
Беспримерный рейд протяженностью в 800 км над захваченной японцами территорией Китая был организован и проведен Полыниным так, что японская ПВО не только не смогла оказать какое-либо противодействие, но даже не обнаружила сам факт пролета 28 советских бомбардировщиков.
После войны в Китае, в которой Полынин с перерывами участвовал с 1933 года, он становится командующим ВВС 13-й армии во время финской войны. В ходе той войны советская военная авиация (численность которой на ТВД к февралю 1940 г. превысила 3 200 самолетов) выполнила 84 тысячи боевых вылетов. Эта цифра сопоставима с показателями применения авиации в крупнейших сражениях Великой Отечественной войны (Курская битва - 118 тысяч вылетов с 5 июля по 23 августа 1943 г. и Сталинградская битва - 114 тысяч вылетов с июля 42 г. по февраль 43 г.) [60].
Начавшаяся 22 июня 1941 г. война была для Полынина третьей по счету, и едва ли кто-то из командиров немецких бомбардировочных авиагрупп имел к этому дню больший, чем у него, боевой опыт.
Теперь прочитаем страницы воспоминаний маршала авиации (в те дни - командира вышеупомянутого 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса) Н. С. Скрипко [50].
Уже в 10 часов утра 22 июня его корпус получил приказ сосредоточить все силы для разгрома моторизованных колонн противника в районе Сувалки-Алитус. Первый бомбовый удар по частям 3-й танковой группы наши летчики нанесли 22 июня, в 15 часов 40 минут, в районе Меркине. Всего в тот день силами трех бомбардировочных авиаполков (96, 207 и 98-го) по танковым дивизиям Гота было выполнено полторы сотни боевых вылетов.
24 июня, как пишет в своих мемуарах Н. С. Скрипко, „боевая задача 3-го авиакорпуса оставалась прежней - уничтожать немецкие танки и моторизованные части группы Гота, наступавшей непосредственно на Минск". В тот день его летчики выполнили 170 самолето-вылетов. 26 июня, когда немецкие танки вышли уже к северным окраинам Минска, летчики 3-го авиакорпуса выполнили 254 боевых вылета, поддерживая обороняющие Минск стрелковые дивизии. Именно в этот день, 26 июня 1941 г., атакуя колонну войск 3-й танковой группы на шоссе Молодечно-Минск в районе местечка Радошковичи, совершил свой бессмертный подвиг капитан Николай Францевич Гастелло - командир 4-й эскадрильи 207-го авиаполка, ветеран боев в Финляндии и на Халхин-Голе.
Как видим, советская авиация отнюдь не бездействовала. Ежедневно по моторизованным колоннам 3-й танковой группы Г. Гота наносились удары сотнями самолето-вылетов, но она (танковая группа вермахта) никуда при этом не исчезала, а продолжала, практически безостановочно, двигаться вперед. Более того, в мемуарах Гота нет почти никаких „следов" этих бомбежек, кроме одной-единственной фразы в записи от 24 июня: „в последующие дни действия авиации противника активизировались". Вот и все. На плохие дороги, пыль, лесные пожары, проливные июльские дожди Гот жалуется гораздо чаще и пространнее.
Воспитанный советскими писателями читатель все уже понял. Самолеты-то наши были „безнадежно устаревшими гробами", летчики - „с налетом шесть часов" (один только Полынин, наверное, летать умел, да и тот не летал, а командовал) - вот почему на Г. Гота удары советской авиации большого впечатления не произвели.
Правды ради надо отметить, что и люди с большими звездами поначалу имели схожее мнение об эффективности действий советской авиации в первые дни войны. Так, Ставка в Директиве No 00285 от 11 июля 1941 г. отмечала, что „наша авиация действовала главным образом по механизированным и танковым войскам немцев. В бой с танками вступали сотни самолетов, но должного эффекта достигнуто не было, потому что борьба авиации против танков была плохо организована" [5, с. 63]. Подписана эта Директива была начальником генштаба Жуковым.
В данном конкретном случае генерал армии Жуков ошибся. Причиной отсутствия „должного эффекта" была не только и не столько „плохая организованность". В чем и пришлось убедиться уже через полтора месяца.
28 августа 1941 г. Верховный Главнокомандующий И. Сталин лично распорядился (приказ No 0077) „с целью срыва операции танковой группировки противника на брянском направлении провести в течение 28-31 августа операцию силами ВВС фронтов и авиации резерва ГК... всего в операции должно участвовать 450 боевых самолетов..." [5, с. 146].
Операция „танковой группировки противника" - это тот самый поворот 2-ой танковой группы Гудериана с московского на киевское направление, о целесообразности которого спорили в своих послевоенных мемуарах все уцелевшие немецкие генералы.
Указание товарища Сталина было перевыполнено. В воздушной операции (одной из самых крупных за весь начальный период войны) приняло участие 464 боевых самолета (230 бомбардировщиков, 55 штурмовиков, 179 истребителей) [27].
За ходом операции по разгрому „подлеца Гудериана" (именно так выражался в те дни командующий Брянским фронтом, любимец Сталина генерал-лейтенант Еременко) Ставка следила с неотступным вниманием. Руководить действиями авиации было поручено заместителю командующего ВВС Красной Армии генерал-майору И. Ф. Петрову.
4 сентября 1941 г. Сталин шлет на Брянский фронт следующую телеграмму:
„Брянск. Еременко для Петрова. Авиация действует хорошо... Желаю успеха. Привет всем летчикам. И. Сталин" [27].
На следующий день, 5 сентября, сталинский привет был дополнен решением Ставки по передаче в распоряжение группы Петрова еще двух штурмовых авиаполков и двух полков истребителей. Задача - прежняя: „разгромить и изничтожить Гудериана до основания" [5, с. 164].
Всего за 6 дней операции советская авиация выполнила тогда около 4000 самолето-вылетов [27].
Результат?
Разгромить и изничтожить до основания не удалось, 2-я танковая группа разбила войска Брянского фронта, затем - правого крыла Юго-Западного фронта и, пройдя с боями 300 км, замкнула 15-17 сентября кольцо окружения „киевского котла". Более того, „подлец Гудериан" на семнадцати страницах своих мемуаров, посвященных прорыву 2-й танковой группы вермахта в тыл Юго-Западного фронта, уделил действиям нашей авиации ровно три слова:
„...29 августа крупные силы противника при поддержке авиации предприняли с юга и запада наступление против 24-го танкового корпуса. Корпус вынужден был приостановить наступление 3-й танковой и 10-й мотодивизии..." [65].
„Как же так?"- недоуменно воскликнет читатель, представляющий войну по газетным статьям „к юбилею", в которых летчики „Н-ского полка" снова и снова щелкают немецкие танки, как семечки. „Четыре тысячи самолето-вылетов без заметного результата? Быть того не может!"
А все очень просто. Просто именно такой была реальная эффективность авиационных вооружений той эпохи. Уже в следующем, 1942-м, году по мере накопления опыта ведения боевых действий, эта самая „эффективность" была конкретизирована в цифрах.
Оперативное управление Главного штаба ВВС КА в 1942 г. установило в ориентировочных расчетах „норм боевых возможностей" штурмовика Ил-2, что для поражения одного легкого танка необходимо высылать 4-5 самолетов Ил-2, а для поражения одного среднего танка типа Pz.IV, Pz.III или StuG III потребуется уже 12-15 самолето-вылетов! [86, 87]. Другими словами, для уничтожения немецких танковых групп летом 1941 года требовались не сотни и даже не тысячи, а десятки тысяч „хорошо организованных" самолето-вылетов. Причем, речь в нормативах шла о специализированном штурмовике Ил-2, а вовсе не о „горизонтальных" (как их тогда называли) бомбовозах СБ или ДБ.
Даже выпускнику кулинарного техникума должно быть понятно, что для уничтожения танка в него надо сначала попасть, а попав - пробить его броню, да так пробить, чтобы „заброневое воздействие" оказалось достаточным для поражения экипажа и механизмов. Чем и как мог это сделать боевой самолет 1941-го года?
Начнем с задачи номер один - с прицеливания.
Противотанковую пушку видел каждый. Если и не на поле боя, так хотя бы в парке культуры и отдыха. Длинный-предлинный ствол (это чтобы снаряд разогнался в нем до скорости в три скорости звука) опирается на массивную стальную станину. Для большей устойчивости все сооружение снабжено двумя длинными „лапами", которые перед стрельбой упирают в землю. Наводчик артиллерийского расчета ничего другого не делает, кроме как наводит ствол на цель с помощью оптического прицела и винтов, которые так и называются - микрометрические.
На пьедестале у въезда в город Самару стоит штурмовик Ил-2. В пилотской кабине размещается один человек. Кроме прицеливания, у него в бою много других дел: ноги на педалях разворота, правая рука на ручке управления высотой и креном, левая рука управляет двигателем, непонятно уже, чем летчик выставляет нужный шаг винта, меняет режим работы нагнетателя, управляет створками радиатора, следит за обстановкой в воздухе, отдает приказы подчиненным (если он командир звена) и уворачивается от огня зениток.
Две скорострельные пушки ВЯ-23 находятся не на массивной станине, а на испытывающем сложную изгибно-крутильную деформацию крыле, прицеливание производится „всем корпусом", по прицельным меткам на лобовом стекле.
Можно ли в таких условиях хоть куда-то попасть? Можно. Но только очень-очень редко. Так, при полигонных испытаниях (т. е. при отсутствии противодействия противника) в НИП авиационных вооружений ВВС „три летчика 245-го ШАП, имевшие боевой опыт, смогли добиться всего 9 попаданий в танк при общем расходе боеприпасов в 300 снарядов к пушкам ШВАК и 1 290 патронов к пулеметам ШКАС".
Попасть в танк - это еще только начало. Надо пробить его броневую защиту. С этим проблем еще больше. Экспериментально было установлено, что наилучшие условия для прицеливания создавались при пологом пикировании под углом 30 градусов к горизонту с высоты 500-700 метров. При таких условиях снаряды даже в случае попадания в броню танка почти всегда давали рикошет.
„...из 62 попаданий в немецкие средние танки, полученных при полигонных стрельбах с воздуха, было только одно сквозное пробитие (в броне толщиной 10 мм), одно застревание сердечника, 27 попаданий в ходовую часть, не наносящие существенных повреждений, остальные попадания снарядов дали либо вмятины либо рикошеты..."
Самые лучшие (т. е. минимально - результативные) показатели были получены при полигонном обстреле легких немецких танков.
„...из 53 попаданий, полученных при выполнении 15 самолето-вылетов, только в 16 случаях было получено сквозное пробитие брони, в 10 случаях были получены вмятины в броне и рикошеты, остальные попадания пришлись в ходовую часть. При этом попадания 23-мм бронебойного снаряда в ходовую часть танка повреждений ему не наносили..."
Но и при обстреле легких танков „все 16 сквозных пробоин в броне танков пришлись на атаки под углом планирования 5-10°, высота подхода 100 м, дистанция открытия огня 300-400 м" [85, 86, 87].
А при таких условиях время ведения огня сокращается до одной-двух секунд, что было практически неприемлемо для летчиков средней квалификации.
Чем же тогда летчики люфтваффе перебили тысячу танков 6-го и 11-го мехкорпусов? Может быть, это только у нас были такие плохие самолеты и слабые пушки, а уж у немцев-то все было иначе?
Совершенно верно. Авиационные пушки немцев обладали совсем другими параметрами. На фоне нашей 23-мм пушки Волкова-Ярцева основная в июне 1941 г. немецкая авиапушка MG-FF смотрится, как ушастый „Запорожец" на фоне „шестисотого мерса".
Наша ВЯ-23 изначально разрабатывалась как средство борьбы с защищенными наземными целями. Весьма тяжелое (по авиационным меркам) 66-килограммовое орудие разгоняло снаряд весом в 200 г до скорости 900 метров в секунду.
Стоявшая на вооружении немецких истребителей и штурмовиков пушка швейцарской фирмы „Эрликон" MG-FF была гораздо меньше и в три раза легче. Но за все хорошее приходится платить. Низкий вес „эрликона" был обусловлен малой дульной энергией (и эта пушка, и пришедшая ей на смену „Маузер" MG-151 представляли собой крупнокалиберный пулемет, 13-мм патрон которого должен был разгонять 20-мм снаряд). Бронебойный снаряд „эрликона" весил всего 115 г и имел начальную скорость всего лишь 585 метров в секунду, то есть обладал кинетической энергией (а именно за счет нее и происходит пробитие брони) в четыре раза меньшей, чем снаряд ВЯ-23.
„Дьявольское" орудие, разработанное Волковым и Ярцевым, настолько опередило свое время, что уже после войны под баллистику и патрон ВЯ-23 были спроектированы самоходные зенитные установки, по сей день стоящие на вооружении многих армий мира! [84].
Разумеется, вооружение боевых самолетов Второй мировой не ограничивалось одними только легкими малокалиберными пушками. Были еще и бомбы различных калибров (наиболее распространенными были осколочно-фугасные весом 100-250 кг). Разумеется, прямого попадания такой бомбы было достаточно для того, чтобы вывести из строя легкий или даже средний танк (тяжелый КВ, как было отмечено в донесении командира 4-й тд Потатурчева, выдерживал даже прямое попадание). Да только как, кидая неуправляемую бомбу, можно добиться этого самого „прямого попадания", если в такую точечную и подвижную мишень, которой является танк, почти невозможно попасть даже из пушки? Точность бомбометания с обычных „горизонтальных" (как их называли в отличие от пикирующих) бомбардировщиков очень сильно зависела от высоты полета, условий видимости, квалификации экипажа. В любом случае, попадание в круг диаметром в 200-300 метров считалось отличным результатом, доступным далеко не всем даже в спокойной обстановке учебного полигона. В бою, под огнем зениток противника, все становилось гораздо сложнее. Достаточно сказать, что многочисленные попытки разрушения мостов усилиями как советских, так и немецких бомбардировщиков чаще всего оказывались безрезультатными. Но ведь даже самый маленький железнодорожный мост гораздо больше самого большого танка. Причем мост, в отличие от танка, стоит на месте и никуда не движется.
Значительно более высокую точность бомбометания обеспечивали пикирующие бомбардировщики. Безусловно, самым удачным самолетом в этом классе был немецкий „Юнкерс" Ju-87, этот знаменитый символ блицкрига, без которого не обходится ни один фото-кино-телесюжет о начале войны. Пилотируемый опытным и физически выносливым летчиком (перегрузка на выходе из пикирования доходила до 5-6 единиц) Ju-87 мог обеспечить точность бомбометания плюс-минус 30 метров.
Это великолепный - для борьбы с пехотой, артиллерией, автомобильными колоннами противника - показатель. Но для поражения среднего танка, а тем более тяжелого советского КВ с его 90-мм броней, недостаточно было уложить бомбу в 30 метрах от цели. Нужно именно прямое попадание, добиться которого даже пикирующий „Юнкерс" мог только по редкой случайности. Что и подтверждается докладами самих немецких летчиков:
„...в течение 4 октября Ju-87 совершили 202 боевых вылета в районе Брянск - Спас-Деменск, уничтожив 22 танка, 450 автомобилей и 3 хранилища топлива... 7 октября Ju-87 из StG2 группами по 25-30 самолетов беспрерывно атаковали окруженные войска..., в течение одного дня они уничтожили около 20 танков, 34 орудия и около 650 автомобилей..."
Достоверность этих цифр такая же, как и у всех прочих военных сводок (приписки в отчетах люфтваффе цвели буйным махровым цветом), но стоит обратить внимание на соотношение „уничтоженных в отчете" танков и автомобилей.
Вторая мировая была танковой войной. И обе стороны, разумеется, старались как-то повысить „противотанковые возможности" своей боевой авиации.
К началу Курской битвы в Советском Союзе было развернуто серийное производство и отработана тактика применения ПТАБов - крохотных (весом в 1,5 кг) противотанковых авиабомб с кумулятивным зарядом, способным прожигать 60-мм броню (разработана в ЦКБ-22 под руководством И. А. Ларионова). Штурмовик Ил-2 брал в полет 192 ПТАБа в 4-х кассетах (по 48 штук в каждой). При сбрасывании с высоты 200 м общая площадь поражения занимала полосу 15х190 метров, в которой теоретически обеспечивалось гарантированное уничтожение любой бронетехники вермахта [87].
Немцы пошли совершенно другим путем. Они сняли с пикирующего „Юнкерса" все бомбодержатели и подвесили под фюзеляжем огромную (по авиационным меркам) 37-мм зенитную пушку „Флак-18", которая теоретически могла пробить специальным снарядом с карбид-вольфрамовым сердечником броню советской „тридцатьчетверки".
В первые дни грандиозного сражения под Орлом и Курском обе стороны отчитались о невероятном успехе в применении новых вооружений.
7 июля стянутые к „курской дуге" все три эскадры пикировщиков (StG1, StG2, StG77) выполнили 946 боевых вылета, уничтожив при этом 44 советских танка, 20 орудий и 50 автомашин.
8 июля, выполнив 889 вылетов, немецкие штурмовики уничтожили 88 танков, 5 орудий и 40 автомашин. Таким образом, эта рекордная за всю войну эффективность применения противотанковой авиации дошла до уровня советских стандартов в 10 вылетов на один уничтоженный танк.
Массовое и фактически внезапное применение ПТАБов дало (судя по отчетам, дало!) еще более потрясающий результат. Летчики-штурмовики 3-го и 9-го авиакорпусов к исходу дня 6 июля доложили об уничтожении или повреждении ПТАБами до 90 единиц бронетехники противника. Утром 7 июля на обоянском направлении 1-й штурмовой авиакорпус двумя группами по 46 и 33 самолета нанес удар по очень крупному (до 350 единиц) скоплению танков противника.
Дешифровка фотоснимков поля боя показала наличие 200 (!!!) подбитых немецких танков и САУ.
По другим отчетам, танковая дивизия СС „Мертвая голова" якобы потеряла от ударов с воздуха 270 единиц бронетехники (танков, САУ и бронетранспортеров). Правда, всего в этой дивизии накануне Курской битвы числилось 130 танков, в том числе - 15 „Тигров".
Уменьшив цифры в отчетах в четыре-пять раз (в противном случае нам придется признать, что в танковом сражении под Прохоровкой с обеих сторон участвовали только призраки танков), мы приходим к выводу, что результативность борьбы авиации с танками к концу войны все же значительно выросла. Но до перелома в противоборстве самолета с броней было еще очень далеко.
Опомнившись от первого шока, немецкие танкисты перешли к действиям в рассредоточенных походных и боевых порядках, что сразу же снизило эффективность применения ПТАБов.
А немецкое „чудо-оружие" (пикирующий самолет с зенитной пушкой на борту) требовало пилота с исключительно высокой летной (выходить из пикирования надо было на высоте в 400-500 м, т. е. за две-три секунды до столкновения с землей) и стрелковой подготовкой.
Не приходится удивляться тому, что в целом потери советских средних танков распределились за всю войну следующим образом: от огня артиллерии противника - 88%, от мин - 8% и от авиации - только 4%! [84, с. 110].
Потребовался кардинальный переворот в технике вооружений, связанный с появлением вертолета и управляемой ракеты, прежде чем авиация стала самым опасным противником танков. Но это уже совсем другая история других войн другой эпохи...(с)
[Ответ]
