Сообщение от арх. Михаил (Мудьюгин):
В православии управление осуществляется по другому принципу: руководство каждой из шестнадцати Православных национальных Церквей осуществляется Синодом, который состоит в основном из архиреев и ограничивает власть возглавляющего ту или иную Церковь Патриарха, митрополита или архиепископа. Хотя каждая из Православных поместных Церквей в разной степени многонациональна, географические границы автокефальных патриархий и митрополий совпадают с государственными и тем самым определяют преимущественное положение в каждой из поместных Церквей той или иной национальности. Так, в Русской Православной Церкви и по числу членов, и по территориальному признаку превалируют русские, хотя страна включает целые области, края, даже республики с преимущественно неправославным и в таких случаях, как правило, нерусским населением.
Сообщение от протопресвитер Александр Шмеман:
(4.3.1975, о дневниках Леона Блуа) Всегда то же впечатление: с одной стороны - огромного таланта, может быть, с проблесками гения (отдельные богословские интуиции), с другой же - какое-то самоупоение собственной бедностью, бешенством, бескомпромиссностью. Не знаю, но весь этот тон мне не по душе... И потом, образы вроде: La Franse est le seul pays dont Dieu ait besoin (Франция - единственная страна, которая нужна Господу)...Читаешь (да еще после часов размышлений над такими же, только русскими, утверждениями о России) и думаешь: нет, не то. Не нужно нажатия педали - ни о спасении через иудеев, ни о Франции, ни о чем.
(2.05.1975) Опасность: полюбить Церковь как бы "помимо" Христа. Этой любви больше, чем думают. Но Церковь - это только Христос, Его жизнь и Его дар. Искать в Церкви чего-либо кроме Христа (а это значит - опять искать себя и своего) - неизбежно "впасть в прелесть", в извращение и в пределе - в саморазрушение.
Сообщение от :
(12.11.1974)Вчера вечером - заседание нашего факультета, мирное и дружественное. Доклад "историков" - Мейендорфа и Эриксона. В связи с этим размышления - опять и опять! - о богословском образовании вообще, об "истории" в частности. В идеале изучение истории Церкви, конечно, должно освобождать человека от порабощения прошлому, типичного для православного сознания. Но это так в идеале, увы. Помню как медленно я сам освобождался от идолопоклонства Византии, Древней Руси и т.д., от увлечения, от "игры" <...> И главное здесь в том, что у Церкви нет "священной истории", подобной истории библейской.<...> Основная "формула", мне кажется, все та же: эсхатологическая. Церковь - это присутствие во времени, в истории святого и священного, но не по принципу дихотомии "священное-профанное", а по принципу эсхатологическому - для возможности все во времени и в истории относить к Царству Божьему и тем самым оценивать его. Но в этом смысле Церковь и не имеет сама никакой "истории", как священной категории собственного бытия. <...> Поэтому ее история есть всегда и только история ее встречи с миром, всегда и только "соотношение". Вселенские Соборы, например, не суть какие-то "священные события" "онтологически", в духовной реальности никакой "эпохи Вселенских Соборов" нет. Качественно они ничего не меняют в Церкви и в этом смысле "относительны", как и все формы и выражения Церкви, вся ее "видимость" и "историчность". Их важность в том, что они всегда ответ миру, утверждение возможности спасения и преображения. Но как только мы их "абсолютизируем", то есть делаем их ценностями в себе, а не в отношении к миру, как только, иными словами, мы делаем их самих "священной историей", мы лишаем их подлинной ценности и подлинного значения. Такова очевидная греховность "абсолютизации" в Православии его исторической культуры: пяти восточных патриархатов, переживание греками "Вселенского Патриарха" как священной и вечной категории Православия и т.д.
(14.02.1977) Думал о том, как я бесконечно духовно устал от всего этого "православизма", от всей этой возни с Византией, Россией, бытом, духовностью, Церковью, церковностью, благочестием...Все это буквально заслоняет Христа. Может быть, все это во мне от гордыни? Не знаю. Мне кажется, что нет. Внутренне мне все это представляется несоизмеримым со Христом и Его заповедью: "Ищите прежде всего Царствия Божия..." Нет, выходит не то, не так, нет слов, чтобы выразить главное, то, чем - одним, но и всеобъемлющим - звучит для меня христианство, его замысел, дар и вызов.
Сообщение от :
... если мы станем сводить опыт славянофилов только к...пробуждению культурной памяти нации, мы ничего в славянофильстве не поймем. Его главная задача - понять идентичность России и ее призвание не на языке малой народной традиции, а на вселенском языке восточного христианства. Для главных носителей славянофильской установки русский народ - только одно из телесных воплощений православной идеи в ее вселенском историческом шествии. ...Одним словом,то,что носит туманно-противоречивое название славянофильства, скрывает не соотнесенность с особым этническим и антропологическим типом, ОБЩЕСЛАВЯНСКИМ или СПЕЦИФИЧЕСКИ РУССКИМ, а СООТНЕСЕННОСТЬ С ЦИВИЛИЗАЦИОННОЙ ТРАДИЦИЕЙ...
Сообщение от :
за полвека до реформатора Петра реформатор Никон пробивает свое «окно» из национального ограниченного государства в заманчивую вселенскость. Но это «окно» не в сторону Запада, а в сторону греческого Востока — материнской цивилизации. Православная вселенскость ... предполагает иной императив: Москва должна служить опорой и прибежищем не только своих, русских ..., но и всех православных христиан. В этом — ее значение как нового Иерусалима.
Сообщение от В поисках утраченной Византии:
В России XIX века в качестве единственной альтернативы подмене Церкви государственным учреждением выступала славянофильская концепция - на поверку оказывавшаяся не меньшей подменой Церкви, только, на сей раз, не государством, а народом.
Леонтьев был первым последователем славянофилов, который усомнился в добротности их экклезиологических воззрений. Конечно, многое ему помогли понять события на Балканах, свидетелем которых он был, - болгарский раскол, осужденный Константинопольским собором 1872 года под именем ереси филетизма ("племенничества"). Между болгарскими и русскими национально-религиозными движениями было достаточно много сходства, чтобы весь славянофильский лагерь принял сторону болгар, не обращая внимания на церковные каноны. Однако и различий было немало. Во-первых, собор 1872 года осудил, собственно говоря, лишь создание особых национальных иерархий, о чем в России тогда речи не было. Во-вторых, деятели болгарского "Возрождения", в отличие от русских славянофилов, не утруждали себя поисками специфической модели государства православного, так как их вполне устраивало национальное государство европейского типа. Поэтому преодолевать славянофильство Леонтьеву предстояло своим трудом.
[b]Славянофильская церковь: цезарепапизм как вид охлократии[b]
А.С.Хомяков сформулировал свою экклезиологическую концепцию в полемике с католическим автором, обвинявшем православных в цезарепапизме:
"Когда <...> русский народ общим советом избрал Михаила Романова своим наследственным государем <...>, народ вручил своему избраннику всю власть, каковою облечен был сам, во всех ее видах. В силу избрания, государь стал главою народа в делах церковных, так же как и в делах гражданского управления; повторяю: главою народа в делах церковных и, в этом смысле, главою местной Церкви, но единственно в этом смысле. Народ не передавал и не мог передать своему государю таких прав, каких не имел сам, а едва ли кто-либо предположит, чтоб русский народ когда-нибудь почитал себя быть призванным править Церковью. Он имел изначала, как и все народы, образующие православную Церковь, голос в избрании своих епископов, и этот свой голос он мог передать своему представителю. <...>" ("Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях. По поводу брошюры г. Лоранси ").
Здесь бросается в глаза знак тождества, стоящий между народом, избиравшим Михаила Романова, и народом церковным, которому, по канонам, принадлежит право избрания епископов. Собственно, это и есть фундаментальное для славянофилов отождествление Церкви и того эмпирического народа, который создал данное государство, хотя бы и христианскую империю. На уровне богословском у старших славянофилов такого отождествления не было. Однако, оно присутствовало в их экклезиологии имплицитно, поскольку они - и, прежде всего, сам Хомяков - устанавливали прямую зависимость (доходившую почти до отождествления того и другого) между общинной организацией крестьянства и общинной же организацией Церкви, причем последнюю понимали на демократический лад, игнорируя православное учение о церковной иерархии. Это отождествление было еще более, чем у ранних славянофилов, раздуто позднейшими эпигонами славянофильства, особенно Достоевским и генералом Киреевым. Само собой разумеется, что у Леонтьева таких мыслей не было и в помине.
Очевидно, что среди настоящих верноподданных любого православного государя заметный процент составляют неправославные, но даже и так называемые "православные" далеко не все являются членами Церкви хоть в каком-то смысле, а еще меньше тех, кто являются полноценными членами Церкви, обладающими каноническими правами мирян. Так членами Церкви не являются вовсе те, кто был крещен, но затем стал неверующим или решил, что достаточно веровать "в душе", а никакого участия в таинствах не требуется. Полноценными же членами Церкви не являются те, кто, несмотря на свою правильную веру, впадают в различные грубые грехи и поэтому, до завершения срока покаяния, отлучаются от причастия.
В условиях государственной церковности границу между настоящими носителями сана мирянина и лишь номинальными "православными" провести трудно, однако, возможно при желании - как раз в этом и состоит искусство церковного управления. Но в синодальной России такая проблема и не стояла: все функции управления - одинаково вопреки и канонам, и Хомякову - были узурпированы императором.
Итак, ко времени Леонтьева дорога к "византийским корням" - то есть к реальному Преданию Церкви - была не только что не проторена, но и на повороте к ней была уже вырыта огромная "волчья яма" славянофильства. Именно это препятствие и надлежало преодолеть в первую очередь.
Сообщение от :
Русь-Третий Рим" можно научиться понимать адекватно, но лучше понять, что это мысль своего времени, служившая для укрепления сознания Русской Церкви, которая в значительном смысле оказалась одинока в освоении роли, ей выпавшей, но это время прошло. Новому времени более нужны новые мысли, а не значительные усилия по неискаженному прочтению старых, которые были важны времени, а не вечности.